Кони затоптали несчастного старика, колеса проехали по его груди, оставляя полосы креозота.
Сидя в Москве я не смогу указать, кто именно замешан в этом деле. Ведь на равном удалении от Пяти углов расположены две каланчи. Та, что на Невском, и еще одна, возле Сенной площади. Но могу вас заверить, один из двух брандмайоров виновен. Без сомнения! Дальше ваша задача на допросе выведать у попечителя училища, кто именно его подкупил, или запугал. Учитывая, что денег пожарным платят не так много, вероятнее всего чинушу загнали на преступный путь угрозами».
Куманцов выловил из чая раздавленный ломтик лимона, разжевал и поморщился.
— Много там еще?
— Пол страницы, Григорий Григорьевич.
— Ладно, читай.
— «Господа, вам непременно следует изловить всех причастных к поджогам! Иначе опасные игры отдельных брандмайоров доведут до большой беды. В моей памяти жив еще лютый пожар 1862 года, когда за одну ночь выгорел весь Апраксин двор. Огонь сожрал мост через реку, скакнул на противоположный берег и, подгоняемый ветром, спалил все деревянные дома до самого Щербакова переулка. Я в тот день в задумчивости гулял по набережной и не заметил, как оказался в самом центре пожара. Побежал прочь, задыхаясь в дыму, нырял во дворы, надеясь укрыться. А стихия настигала, обжигая затылок горячим дыханием…
Мне повезло, господа. Я выбрался. Повезло и тем двух малышам, которых я разглядел в окне какого-то флигеля, разбил стекло и выволок скулящие комочки из пламени… Но сколько людей в ту ночь сгорели в своих постелях? Сколько домов обратились в пепел? Теперь, при здравом размышлении, я не исключаю, что и та напасть могла начаться с поджога, устроенного ради наживы…
Копию этого письма я уже отправил г-ну Львову. Александр Дмитриевич знаком с проблемой и не раз публично возмущался бесчинствами, что учиняют иные дружины. В том же самом «Листке» говорится: на открытии передвижной выставки Огненный Князь, — чудесное прозвище придумали ему газетчики! — торжественно обещал выгнать из пожарного общества всех паршивых овец, порочащих честь мундира. Искренне надеюсь, что впредь проверку кандидатов будут проводить тщательнее».
— Блажен, кто верует, — проворчал Куманцов. — А впрочем, князь Львов — человек с характером. Может у него хватит сил да терпения повыдергивать все сорняки.
Он прошелся по кабинету, споткнулся о чиновника по особым поручениям.
— Да что же такое! Разлегся, бугай… Встать!
Волгин с трудом поднялся на ноги, покачался из стороны в сторону, привыкая к ощущениям, подал мундир начальнику и сказал невпопад:
— А мне непонятно… На кой ляд мертвого Сомова усадили в коляску?
— Про это здесь тоже есть, — помахал письмом Лаптев. — «В деле остался непонятный момент, который я так и не смог до конца разгадать. Зачем обнаженный труп Сомова посадили в экипаж и пустили кататься по городу? Возможно, вы сумеете установить истину во время допроса подозреваемых. Я же поделюсь осторожным предположением. Всем известно, что сумасшедшие обладают невероятной силой и живучестью. Возможно, Сомов погиб не сразу, а только впал в бессознательное состояние. Пока убийцы раздевали его и оттаскивали в придорожную канаву, признаков жизни не подавал. Через какое-то время очнулся — ночи прохладные, зябко без одежды. Залез на облучок, пустил лошадей шагом, да через несколько секунд помер. Обсудите эту версию с врачом, который производил вскрытие. Не исключено, что мое предположение подтвердится».
Молодой следователь приосанился, надулся от гордости и прочитал с особым выражением последние строки:
— «Хочу сказать искреннее спасибо тому следователю, кто догадался прислать мне полный нумер „Петербургского листка“. По одной странице разгадать сию головоломку было бы затруднительно. И, разумеется, все мы должны мысленно поблагодарить покойного Сомова. Его безумная подозрительность и привычка читать каждую букву с особым вниманием, выискивая тайные связи между опубликованными в газете сообщениями, в итоге помогли раскрыть преступный заговор».
— Так министру и доложу! — воскликнул Куманцов, надевая фуражку. — Этими самыми словами.
Лаптев фыркнул, прикрывшись исписанным листом бумаги.
— Что там еще?
— Да так…
— Читай уж, что пишет этот гений.
— «Так министру и доложите. Этими самыми словами».
— Не может быть, чтоб он и это угадал! А ну-ка покажи письмо.
Статский советник покраснел, перечитав последние строчки. Пробормотал что-то невнятное и стряхнул с мундира прилипшие крошки.
— И никаких «с глубоким почтением» или «искренне ваш», — особист сделал пару нетвердых шагов и заглянул через плечо Куманцова, разглядывая подпись. — Просто буква М с косыми закорючками и двойной петлей. Да-с, Ваше высокородие… Вот оно и случилось. Московский сыщик натянул-таки нос столичной полиции.
— Готов пожертвовать носом. Главное, чтобы голова на плечах удержалась. Лаптев, вели запрягать! Негоже заставлять министра ждать.
— А с письмом что делать? Приобщить к расследованию? — следователь хлопнул по тоненькой папке с документами.
Статский советник на мгновенье задумался, потом разорвал листы вместе с конвертом в мелкие клочки. Волгин понимающе кивнул, и его тут же стошнило прямо на начальственные сапоги.
Окаянный дом
Стекло осыпалось на подоконник, издавая жалобный звон. В комнату влетел увесистый булыжник и с изумительной точностью опрокинул чернильницу. Темно-синий водопад пролился со стола прямо на брюки.
— Мармеладов! — рявкнул незнакомый голос с улицы.
Сыщик посмотрел на разбитое окно с некоторым опасением. Крадучись подошел, глянул на возмутителя спокойствия: ого-го! Настоящий великан. Борода косматая, торчит во все стороны, зато усы подстрижены и завиты на манер французских миньонов. Рубаха из дешевого равендука, но с золотым шитьем на груди. Противоречивая натура. Человек размашистого нрава. Так величают его газеты, и ведь есть за что… Это же он в Прощенное Воскресение соорудил во дворе своего особняка фонтан из шампанского, задарма поил мужиков со всей округи. А после полудня вышел на балкон и пальнул в голытьбу крупной солью, чтоб убирались к чертовой матери. Вот каков купец первой гильдии Николай Васильевич Игумнов!
— Тоска у меня, — сказал он и тяжело опустился на клумбу, подминая цветы.
Хм…. Это уже странно. Что-что, а развлекаться миллионщик умеет. Постоянно выдумывает особые выверты для увеселения публики. Помнится, на Рождественском балу выложил пол в своих хоромах новенькими червонцами — чтобы не только есть-пить, но и плясать на золоте. Император осерчал, когда донесли, что пьяные гости топтали каблуками его
